Приписывание отдельных библейских книг определенным авторам во многих случаях надо понимать не в нашем, а в восточном смысле. Восток не знал литературной собственности; индивидуальность творчества и авторов в почти современном смысле с достаточной ясностью проявляется лишь в книгах пророков.
Акад. Б. А. Тураев
Пятикнижие представляет собой историю происхождения Израиля как народа, перемежающуюся сводами ее законов и заповедей и откровение Бога, создавшего этот народ и определившего с помощью закона (религиозно-этических, богослужебных, канонических и правовых законов и заповедей) весь уклад его жизни. В силу этого Пятикнижие (Тора) является фундамент всего Ветхого Завета. Оно учит о мудрости, всемогуществе и благости Творца, Который, встречая противление со стороны человека, призывает избранных людей и открывает им Свою волю. Он обещает им великое будущее (обетование), тесно связанное с Его таинственными замыслами. Он испытывает веру тех, кто свободно принял Его Завет, охраняет их среди опасностей и дает им Закон жизни. Они должны стать "царством священников", беззаветно преданных Богу, готовых служить Его промыслительным намерениям. Как видимый знак будущего народу Господню дается во владение Земля Обетованная, которой суждено впоследствии стать Землей Спасения для всего человеческого рода.
В течение почти двух тысячелетий Моисей почти всеми признавался как неоспоримый автор всего Пятикнижия. В Новом Завете Закон определенно называется Моисеевым (Мф 19,7; Мк 10,3; 12,19; Лк 16,29; 24,27; Ин 1,17; Деян 15,21), поэтому Церковь с древнейших времен признавала Моисея автором Пятикнижия. Предание о Моисеевом авторстве отстаивается с полным правом и основанием. Другое дело - как понимать это авторство: в буквальном современном смысле слова или шире - по духу. Нет никаких сомнений, что основы ветхозаветного Закона и учения восходят к Моисею, но что именно конкретно было написано им, а что передавалось в устном Предании и записано позднее - установить нелегко.
В отличие от книг пророков, Пятикнижие нигде не содержит прямых указаний, что оно целиком принадлежит Моисею. В нем лишь упоминается о "книге", куда он заносил памятные события (Исх 17,14; Числ 33,2), а также вписывал законы и заповеди (Исх 24,4; 34,27). Однако в Пятикнижии есть места, которые явно относятся ко времени после Моисея. Так, говоря о приходе Авраама в окрестности Сихема, бытописатель замечает: "В этой земле тогда жили хананеи" (Быт 12,6). Следовательно, в его время там уже обитали израильтяне. В Быт 14,14 упоминается город (или местность) Дан, который получил свое название после переселения колена Данова в Ханаан при Иисусе Навине. В Быт 36,31 о царях Едома сказано, что они правили "прежде царствования царей у сынов Израилевых", - таким образом, св. писатель уже знает об этих царях (а появились они через 200 лет после Моисея). Далее о самом пророке говорится в столь благоговейном тоне, что едва ли можно приписать ему эти слова (Числ 12,3; Втор 33,1; 34,10-11). И, наконец, невозможно предположить, чтобы Моисей повествовал о собственной кончине (Втор 34) [1].
Все это привело богословов-библеистов к выводу, что непосредственно пророку принадлежит только часть текста Пятикнижия, остальное же - Моисеево Предание, изложенное письменно другими боговдохновенными мудрецами. Но когда и где жили эти мудрецы - наследники и продолжатели Моисеевой традиции? Для понимания и толкования Библии этот вопрос имеет немаловажное значение [1].
Данная работа преследует цель разъяснить проблему авторства Пятикнижия (композиция Пятикнижия). Актуальность работы обуславливается разномыслием ученых в вопросе композиции. Проблема композиции будет рассмотрена с трех точек зрения: первая - традиционная теория авторства Моисея; вторая - «документальная гипотеза» критической школы; третья - современные теории.
Теории происхождения текста Пятикнижия
Традиционное воззрение
С дохристианских времен и до начала девятнадцатого века почти все признавали, что Моисей был автором почти всего Пятикнижия. Это естественный вывод, который вытекает из непосредственного прочтения Пятикнижия от Бытия до Второзакония. Начиная с Исх. 2, Моисей - главное действующее лицо этого рассказа. Господь явился Моисею в неопалимой купине (Исх. 3); затем Моисей - убедил фараона освободить Израиль и привел народ через Черное море к Синаю. Там они лично получили Десять заповедей, другие законы не были провозглашены во всеуслышание перед всем народом, ибо явление Господа на горе было слишком устрашающим. Напротив, они были открыты только Моисею (Исх. 20:19-21; Втор. 5:5), который затем передал их народу [2].
Роль Моисея как посредника подчеркивается на протяжении всего Пятикнижия. Законы то и дело предваряются формулой: «И сказал Господь Моисею». За этим скрывается особая близость к Богу, подразумевающая, что если Бог - высший источник закона, то Моисей - его проводник. Это впечатление еще больше подкрепляется книгой Второзаконие, где Моисей обращается к народу, разъясняя законы, дарованные на Синае и призывая Израиль соблюдать их на обетованной земле [2].
Во Второзаконии приводится последние слова Моисея Израилю перед смертью Моисея. Моисей говорит о себе в первом лице: «Слово это мне понравилось» (1:23); иногда он отождествляет себя с Израилем: «И отправились мы как повелел Господь, Бог наш» (1:19). В другом месте он противопоставляет себя народу: «Я говорил вам, но вы не послушали» (1:43). В гл. 1-11 описывается большинство тех же событий от исхода из Египта до завоевания Трансиордании, что и в книгах Исход и Числа, но если в этих книгах они излагаются с точки зрения постороннего наблюдателя, то во Второзаконии - с точки зрения Моисея. Утверждение о том, что во Второзаконии говорит Моисей, неопровержимо [2].
Если бы Второзаконие заканчивалось на 31:8, то можно было бы предложить, что Моисей проповедовал закон, а кто-то другой, возможно, значительно позже, запечатлел его мысли в письменной форме. Однако 31:19 гласит: «И написал Моисей закон сей, и отдал его священникам», а в 31:24 сказано: «Моисей вписал в книгу все слова закона сего до конца», что, по-видимому, исключает столь расплывчатое воззрение на авторство Моисея. Но если Моисей написал Второзаконие, то представляется наиболее вероятным, что Исход и Числа были написаны им ранее, а Бытие, как совершенно необходимое введение к остальным книгам, вполне могло быть создано им тоже. Таковые аргументы, которые приводили древних еврейских авторов, авторов Нового Завета и почти всех, кто изучал Библию примерно до 1800 г., к заключению, что Моисей был автором Пятикнижия. В результате Бытие часто называли «Первой книгой Моисеевой» и т.д. Однако в девятнадцатом веке это первоначальное согласие начало разрушаться, и теперь мы должны обратиться к данному изменению в подходе к этому вопросу [2].
Документальная теория
Уже Тертуллиан, И. Златоуст и Аврелий Августин заметили, что в одном из этих вариантов Торы постоянно употребляется священное Имя Божие ЯГВЕ (JHVE), а в прочих предпочтение отдается имени Элохим [2].Эту же закономерность заметил французский ученый Ж. Астрюк. Это подсказало ему, что при написании Бытия Моисей опирался по меньшей мере на два источника. Это предположение подкреплялось наблюдением, что некоторые данные в Бытие повторяются (напр., два рассказа о творении в гл. 1 и 2) [2].
Традицию, в которой употреблялось св. Имя, в библеистике нового времени стали называть Ягвистической (J), а ту, где Бог именовался Элохим (Бог), - Элохистической (E). Были затрачены огромные усилия, чтобы отделить в св. книгах эти традиции одну от другой. Позднее были выделены еще две традиции внутри Пятикнижия (P и D). В конце ХIХ века была даже издана "Радужная Библия", в которой "четыре источника" обозначались шрифтами разных цветов. Но вполне достоверных результатов эти усилия не дали. Детальные разделения на "источники" были чаще построены на гипотетических основах и доказательной силы не получили. Тем не менее наличие четырех пластов Св. Истории признано сейчас почти всеми библеистами [1].
Астрюк, отнюдь не намеревался отрицать Моисеево авторство; он просто выяснял, какими источниками мог пользоваться Моисей. Но его анализ источников тал главным фактором дальнейшей критики. В течении 19 века его аналитический метод был усовершенствован, и некоторые ученые высказали предположение, что данные источники появились уже после Моисея [2].
Примерно через 50 лет после Астрюка еще более радикальная гипотеза была выдвинута Де Ветте, о том что Второзаконие было написано во времена Иосии (т.е. примерно через семьсот лет после Моисея). Де Ветте ухватился за настойчивое требование Вторазакония о необходимости совершения всех богослужений том месте, которое изберет Господь. Второзаконие запрещает богослужение в природных святилищах, на вершинах холмов и под ветвистыми деревьями, но настаивает на том, чтобы общенародные праздники Пасхи, Пятидесятницы и кущей проводились в главном святилище, которое изберет Господь (гл. 16). Изучение книг Царств наводит на мысль, что подобные строгие правила не были введены вплоть до VII века до A.D. Примерно в 622 г. до A.D. царь Иосия уничтожил все природные святилища и повелел, чтобы богослужение совершалось только в Иерусалиме (4 Цар. 22 - 23). Если принципы богослужения, изложенные во Второзаконии, не были проведены в жизнь вплоть до времени Иосии, то не разумнее ли предположить, что эти принципы были разработаны позднее, чем полагать, что нормы Второзакония остались невостребованными со времен Моисея [2]?
Велльгаузен утверждал, что на раннем этапе израильская религия не была строго регламентированной. Люди совершали жертвоприношения, когда хотели и где хотели, не прибегая к посредничеству священников. По мнению Велльгаузена, такое положение отражено в книгах Царств. В конце царского периода Иосия изменил это положение, сосредоточив все богослужение в Иерусалиме, значительно повысив тем самым роль священников, которые теперь могли контролировать все детали богослужения. Получив такую власть, священники укрепили ее, и в течение вавилонского плена (587 - 537 гг. до A.D.) разработали всевозможные правила, касающиеся деталей богослужения, статуса священников, своего права на десятину и часть жертвы и т.д. [2].
Признавая наличие четырех священных традиций, легших в основу Пятикнижия, экзегеты подчеркивают, что сходство и религиозное единство их обусловлены тем, что они восходят к Моисею (частично в письменной, частично в устной форме). В эпоху царей с развитием израильской культуры появилась необходимость собрать Моисеево Предание воедино. Самой ранней попыткой такого рода считается Св. История Ягвиста [1].
Сказание Ягвиста (J). Боговдохновенный автор, известный под этим условным именем, жил, как полагают, в Иерусалиме. Его внимание к колену Иудину и подчеркивание единства народа ("весь Израиль") указывают на время расцвета единого царства при Давиде и Соломоне (Х в. до Р.Х.). Быть может, он был одним из тех книжников-писцов, которые трудились при дворе Соломона (3 Цар 4,3). По своему литературному жанру Ягвистический раздел сказаний принадлежит к прозаическому эпосу (с вкраплением стихотворных частей). Язык его живой, наглядно-образный. Возвещая тайну близости Бога к человеку, св. писатель часто прибегает к антропоморфизмам. Ему чуждо абстрактное мышление, его картины, насыщенные смыслом, доступны и мудрецу и ребенку. При этом кругозор его широк. "Он с любовью и терпимостью, - пишет Б. А. Тураев, - собирает сказания, будь то вавилонского или халдейского происхождения. Он художник слова, обладающий тонким психологическим чутьем, он интересуется величайшими проблемами бытия и религии. Это - высокоодаренный иудей не из среды духовенства, вероятно, из круга древних пророков, полный глубоких мыслей и исканий, монотеистического и универсального миросозерцания [3]", [2].
Повествование Ягвиста охватывает историю от создания человека до смерти Моисея. Богословие его тесно связано с важнейшими библейскими темами: Откровением, Заветом и Обетованием [2].
Сказание Элогиста (E). После распада Соломонова царства (922 г.) в Северном царстве (Израиле, или Ефреме) возникла потребность в собственной интерпретации Моисеева Предания. Она и была, как считают библеисты, осуществлена неведомым североизраильским мудрецом (ок. IХ-VIII вв.). Свое сказание этот мудрец (именуемый условно Элогистом) начинает с Авраама и завершает смертью Моисея. Это уже "представитель более развитой духовной эпохи, менее терпимой и оригинальной, уступающий Ягвисту и в художественности, и в стиле" (Б. А. Тураев). Элогист избегает антропоморфизмов, Авраама он называет пророком (Быт 20,7); явления Бога в его рассказах происходят чаще всего во сне или в видениях. Он подчеркивает, что божественное имя «Господь» (Яхве) было открыто только при Моисее (Исх 3). Как северянин Элогист уделяет большое внимание героям северных колен: Иосифу и Иисусу Навину. После падения Северного царства Моисеево сказание в элогистическом варианте было, вероятно, доставлено в Иерусалим (ок. 721) и одним из книжников соединено с Ягвистом в единое целое (JE) [1].
Священническая традиция (кодекс) (P). В третьем варианте Моисеева Предания Бог, как и во втором, именуется родовым понятием «Бог» (Элогим). Но по стилю, языку и задачам эта традиция резко отличается от первых двух. Ее строгое, лаконичное повествование начинается с последнего дня тварения (Быт 1) и доводится до смерти Моисея. Первобытная история и история патриархов изложена в основном с помощью тольдот, родословных, которые являются как бы исторической схемой, костяком сказания. Все указывает на то, что составитель принадлежит к священнической среде: он больше всего уделяет внимания церковному строю Израиля, обрядам и богослужению, задача которых - отделить "народ святой", т.е. посвященный Богу, от языческого мира. Время, когда создавалась священническая история, установить трудно. С одной стороны, пророк Иезекииль (VI в.) полностью ее еще не знает, но с другой - в ней немало частей, безусловно, очень древних. Во всяком случае, окончательно сформировалась третья Св. История не позже эпохи Плена. Есть предположение, что она вообще не существовала в виде отдельной книги, а была сразу включена в качестве дополнения в две первые Св. Истории (JE + P) [1].
Вторазаконническая история (D - Deuteronomy). Четвертая традиция, прослеживаемая в Пятикнижии, по стилю напоминает речения пророков, в частности Иеремии. Свое название она получила от пятой книги Торы. Язык автора возвышенный, эмоциональный, он звучит как пламенная проповедь. Начинается история завещанием Моисея, который вспоминает о событиях странствия в пустыне, а кончается рассказом о смерти пророка. Большинство библеистов считают, что эта история была прологом более обширного произведения священной письменности, именуемого Древними Пророками или Историческими книгами (Ис Нав, Суд, Цар). Закончен труд был во время Плена, но в него вошли тексты, написанные гораздо раньше (начиная с ХII в. до Р.Х.) [1].
Велльгаузен утверждал, что D известны только те данные, которые можно обнаружить в J и E, а источнику Р известны данные из J, E и D. Это позволяет относительно упорядочить материалы Пятикнижия J E DР. Затем он доказывает, что описание богослужения в J и E соответствует практике богослужения в период царств, когда израильтяне могли совершать богослужения где угодно. Описание в D совпадает с целями реформ Иосии, тогда как сосредоточенность Р на мелких деталях богослужения сообразуется с главенством священнического сословия, которое, по мнению Велльгаузена, устанавливалось во времена вавилонского плена и в последующий период. Поэтому он предположил, что J следует датировать 850 г. до A.D., Е - 750 г. до A.D. Получив письменное оформление, эти источники постепенно сливались, в результате чего во времена Ездры (V век до A.D.) возникло современное Пятикнижие [2].
Подобный подход к Пятикнижию позволил сделать далеко идущие выводы. Если древнейшие источники, J и E, были созданы примерно через шесть столетий после Моисея, то едва ли можно надеяться, что они дают точное описание этой эпохи, не говоря уже об эпохе патриархов. Но если J и E недостоверны, то насколько менее достоверны позднейшие источники D и Р! Сам Велльгаузен вполне отдавал себе отчет в последствиях своей критической позиции. J и E не представляют нам никакой исторической информации о патриархальном периоде: они лишь переносятся из религиозной ситуации периода царств в глубокую древность, словно в «прекрасный мираж». Сходным образом D и Р отражают интересы времени своего создания, а не эпохи Моисея [2].
С. Р. Драйвер, который в отличии от Велльгаузена, действительно верил в богдухновенность Библии, утверждал, что поздняя датировка источников Пятикнижия не влияет на их духовную ценность; можно принимать критические теории Велльгаузена, не изменяя христианской вере и не становясь атеистами [2].
Еще более важную роль в укреплении ощущения, что признание документальной теории не означает расставание со всяким представлением об эпохе патриархов, сыграл труд А. Альта (1929). Он доказал, что изображение патриархальной религии в некоторых фрагментах Бытия (31:5,29,53; 46:3; 49:25) соответствует образу жизни кочевников с его важнейшей идеей о племенном Боге, защищающем племя в странствиях и благословляющем своих детей. Несмотря на то, что Альт опирался на весьма ограниченный круг текстов, его описание патриархальной религии в общих чертах совпадает с описанием, которое мог бы сделать более консервативный читатель [2].
Сосредоточившись на тех элементах, которые встречаются и в J, и в E, М. Нот (1930) тоже смог описать Израиль накануне эпохи царств в виде союза племен, объединенных заветом, ведущих священные войны и совершающих богослужения в главном святилище. И хотя Нот обнаружил в самом Пятикнижии не слишком много исторических сведений, он сделал набросок религиозного устройства Израиля, который не противоречил некритическому прочтению Писания от Исхода до Судей [2].
Г. фон Рад (1938) сходным образом доказал, что древнейший библейский символ веры во Втор. 26 с течением времени постепенно превратился в существующее ныне Пятикнижие. Подтвердив преемственность между древнейшими элементами Пятикнижия и существующим ныне текстом, а также обнаружив в нем некое историческое ядро, эти ученые помогли сделать документальную теорию более приемлемой [2].
Археологический подход американского ученого У.Ф. Олбрайта и его школы еще больше усилил впечатление, что Пятикнижию можно доверять, даже если составляющие его источники имеют позднее происхождение. Они доказали, что имена патриархов - это типичные имена начала второго тысячелетия, что миграции и полукочевой образ жизни патриархов соответствует этому периоду и что многие ритуалы и родовые обычаи, упомянутые в Быт. (напр., выдача приданного), засвидетельствованы и в древних небиблейских текстах. Все это доказывает принципиальную историческую достоверность книги Бытие [2].
Таким образом, в научных кругах существовало некое согласие о четырех основных источниках Пятикнижия, написанных, большей частью, намного позднее 1000 г. до A.D., но которые, несмотря на свой возраст, позволяли заглянуть в историю Израиля между 2000 и 1300 гг. до A.D. [2].
Крушение согласия
В 1970-е годы вышло в свет несколько новаторских трудов, которые положили начало великому смятению в рядах тех, кто занимался изучением Пятикнижия. В 1974 г. Т. Л. Томсон представил скрупулезное исследование доводов, которые наиболее часто приводились в защиту историчности патриархальных преданий. Он показал, что многие из этих доводов доказывают гораздо меньше, чем обычно предполагалось, и что даже Библия и небиблейские источники иногда истолковывались неверно ради поддержания доверия к Книге Бытие. Оставались некоторые детали, производившие впечатление древних, например, имена патриархов, но если принять, что Бытие написано после 1000 г. до A.D., как считал Томсон, то это можно было объяснить совсем по-другому [2].
Я. Ван Сетерс (1975) зашел еще дальше в своем недоверии к единодушию, царившему в критической школе. В отличие от Томсона, он доказывал не то, что патриархальные истории не поддаются датировке, а то, что они на самом деле отражают условия жизни и правовые установления VI века до A.D. Более того, он подверг сомнению существовавшее двести лет убеждение в том, что варьирование именований Бога (Господь/Бог) или повторяющиеся рассказы (ср.: Быт. 12 и Быт. 20) непременно свидетельствуют о различных авторах или источниках. Фактически Ван Сетерс довольно долго шел к устранению источника Е из Быт. 12-26, доказывая, что он не существовал как нечто, а только в виде каких-то древних элементов, объединенных в J (Ягвистом), который и был главным автором этой части Бытия [2].
Р. Рендторф (1977), как и Ван Сетерс, пренебрег многими общепринятыми критериями определения источников и подверг насмешкам большинство довов. выдвигаемых учеными в защиту документального анализа. Он утверждал, что Бытие возникло совершенно иначе. Существовала некая группа рассказов об Аврааме, Иакове и еще одна об Иосифе. В течение долгого времени эти рассказы развивались независимо, пока какой-то редактор не объединил изначально обособленные тексты в связанное повествование большого объема [2].
В конце концов появился большой комментарий Ч. Вестремана, в котором ученый строго придерживался датировки источника J десятым веком (а не шестым, как Ван Сетерс), более или менее пренебрег источником Е. Вестреман склонен рассматривать патриархальные рассказы как единое целое, вышедшее из источника J, с редкими вкраплениями из значительно более позднего источника Р [2].
Еще одно направление библейских исследований, получившее известность в 1970-х гг., рекомендует относиться к Пятикнижию как к целому. Новейшая литературная критика занимается, прежде всего, истолкованием текстов в существующем виде, а не изучением процесса их создания. Она занимается систематизацией произведений, их темами, стилистическими приемами, которые использует рассказчик, в том числе повторами, мимесисом (отображением реальности) и диалогами; изображением персонажей и внутренними мотивами повествования. С другой стороны, традиционная критика была сосредоточена на проблемах авторства, временами создания, источников и исторических обстоятельств написания текста. Новейшая литературная критика привела к значительно более высокой оценке технических приемов древнееврейских писателей, но, как следствие, к отрицанию критериев, которые используются для различения источников. Например, если традиционные критики были склонны рассматривать повтор как признак наложения нескольких источников, то новейшие критики видят в нем важный повествовательный прием, который мог быть использован одним автором ради усиления эффекта [2].
Новейшая критика поддерживает позднюю датировку D и Р документальной теории, но отрицает различием между J и Е. Она настаивает на том, что расширенный J (примерно соответствующий традиционному J + Е) не позволяет сделать исторический анализ древнего периода (т.е. периода патриархов, Моисея и судей), а скорее сообщает о верованиях иудеев в период вавилонского плена [2].
Консервативный ответ
Что можно сказать о происхождении Пятикнижия, учитывая современную критическую разноголосицу? В свое время Астрюк предположил, что чередование слов «Бог» и «Господь» (Элогим/Яхве) свидетельствует о различных источниках. В наши дни считается общепризнанным, что этот критерий не может быть достаточно надежным при разграничении источников J и Е, поэтому многие пришли к выводу, что источника Е не существует. Однако различие между источником Р и J часто устанавливаются исходя из употребления божественных имен и предполагаемого стилистического различия этих источников. На этом основании рассказ о потопе (Быт. 6-9) часто разбивают на версии J и Р. Но и здесь некоторые современные авторы сходятся на том, что доказательств этому нет. Многие отмечают, что другие древние тексты тоже используют множество имен для одного и того же Бога, так почему этот феномен в Еврейской Торе должен указывать на несколько источников? Чередование имен в Бытие вполне непротиворечиво. Там, где Бог выступает в роли творца вселенной, Бога не только Израиля, но и всех народов, предпочтение отдается слову «Бог» (Элогим). Но там, где Он выступает в качестве участника завета с Израилем, - «Господь» (Яхве) используется чаще [2].
Таким образом, критерий Божественных имен - это сомнительный указатель на различные источники. Отсюда не следует, что Бытие - это некое целое, явившееся в готовом виде от одного автора. Несомненно, что, создавая свое произведение, автор использовал множество источников, родословий, песен и преданий, но именования Бога сами по себе - это ненадежный принцип разделения источников [2].
«Основной ошибкой гипотезы Велльгаузена была мысль, будто каждая из четырех Св. Историй целиком создана теми, кто ее впервые записал. Этим ставилась под сомнение достоверность рассказов не только о патриархах, но и о самом Моисее. Утверждали даже, что Моисей есть вымышленная, мифическая фигура. Но последними достижениями археологии этот взгляд был опровергнут. Выяснилось, что быт Авраама, Исаака и Иакова - как он описан в Бытии - вполне соответствует древневосточным обычаям и праву, которые царили в начале второго тысячелетия, а к Х веку (предполагаемая дата Ягвиста) утратили свое значение» [1]. «Ближайшие аналоги Бытия 1 - 11 на древнем Ближнем Востоке - эпос об Атрахасисе, эпос о Гильгамеше, Шумерский рассказ о потопе и Шумерский царский список - датируются началовм второго тысячелетия. Образ жизни и религия патриархов, изображенная в Бытие 12 - 25, не похожи на образ жизни и религию периода Моисея и последующих времен» [2]. Обнаружилось, что предание об Иосифе, исходе и Моисее хорошо согласуется с данными египтологии (в истории Иосифа имеются особенности, которые дают возможность отнести эти события к эпохе Рамессидов, т.е. примерно ко временам Моисея). В Книге Завета и других законодательных частях Пятикнижия есть немало законов, сходных с судебниками и кодексами древности (напр., кодексом Хаммурапи, написанным ок. 1700 г., см. ниже § 23). Историческая среда домоисеевых и Моисеевых времен описана с такой достоверностью, что исключает мысль, будто сказания Пятикнижия изобретены авторами Х или VIII веков. Иными словами, Моисеевы книги есть запись очень древнего подлинного Предания [1], [2].
Тем не менее, текст Бытия изобилует намеками на то, что даже если эта книга была создана значительно раньше, в царский период она, по меньшей мере, была переработана. Такие понятия, как «Дан» (14:14), «Халдейский» (15:7), «Филистимская» (21:32,34) и титул Иосифа «Господин во всем доме его» (45:8) производят впечатление модернизации, осуществленной ради большей доступности этих историй читателям периода царств [2].
Но в истории Св. Писания нет ничего случайного. Если в Закон Моисеев были внесены преходящие культовые и правовые элементы, это должно было иметь промыслительное значение [1].
Патриархальная религия тоже описывается с точки зрения более поздней эпохи. Впервые имя «Яхве» (Господь) было открыто Моисею: патриархи почитали Бога под именем «Эл-Шадай» (Бог Всемогущий; Исх. 3:13-14; 6:3). Но Бытие, осведомленное в том, что Бог, который говорил с Моисеем, - это Бог, которого знали патриархи, чередует имена. В речах Бога заметна тенденция к использованию древних имен (Эл-Шаддай, Эл или Элогим), тогда как повествователь часто говорит о Боге, используя позднейшую терминалогию: «Господь» (Яхве) [2].
Заключение
«Со всех сторон сыплются научные доказательства, но в основе самих дебатов лежит много невыясненных предпосылок. Как, например, следует относиться к тексту - как к связанному целому или как к совокупности фрагментов? Библия невиновна, пока не будет доказана ее вина, или виновна, пока не будет доказана ее невиновность? Определяется ли наше представление о богодухновенности и авторстве этих книг учением Иисуса и апостолов? Разные ученые отвечают на эти вопросы по-разному, и их честность заслуживает уважения» [2].
«Приведенные выше соображения позволяют увидеть гораздо большее внутреннее единство Пятикнижия, чем утверждают критики источников, и признать историческую достоверность этих книг. Но те, кто не разделяет убежденности в целостности текстов или начинает с предположения об их виновности, могут без особого труда отмахнуться от этих доводов. Поэтому, вне всяких сомнений, споры затянутся надолго. Однако христиане, читающие Ветхий завет, должны помнить, что «все» (включая Пятикнижие) «написано нам в наставление», не для уяснения различных теорий авторства, а чтобы дать нам «надежду» (Рим. 15:4), надежду, впервые блеснувшею перед Авраамом, частично сбывшуюся во времена Моисея и еще более полно - после него. Если нашу высшую заботу составляет священная цель Писания («наставление в праведности»; 2 Тим. 3:16), то мы не станем преувеличивать значение критических дебатов» [2].
Список литературных источников
1. Александр Мень. Исагогика.
2. Новый Библейский комментарий: В 3 ч. Ч.1. Ветхий Завет Н 72 вет. Книга Бытие - Книга Иова: Пер. с англ. - СПб.: Мирт, 2000. - 646 с.
3. Б. А. Тураев. История Древнего Востока. т. 1-2. Л., 1935.