Пушкин -- величайший, гениальный поэт русской и мировой литературы. Пушкин -- один из величайших деятелей национальной русской духовной культуры. Пушкин - творец русского литературного языка и родоначальник новой русской литературы, которую он поднял так высоко, что она заняла первое место в мире. Пушкин завершил в русской литературе все ценное до него и породил все ценное после него. «Пушкин -- это наше все»

Аполлон Григорьев

1. 1. Введение

Для того чтобы правильно рассмотреть большую картину, надо встать перед ней не слишком близко и не слишком далеко. Если мы будем смотреть слишком близко, то детали заслонят от нас целое и мы, как говорится, «из-за деревьев не увидим леса»; если же, наоборот, мы будем смотреть издалека, то не заметим драгоценных деталей и тонких нюансов, часто являющихся ключом к пониманию целого. Иными словами, необходимо найти так называемую «фокусную» точку зрения, которая даст нам правильное впечатление и о деталях, и о целом.

Такая «фокусная» точка зрения существует и в духовном восприятии личности человека. Ее очень трудно найти. Родные и близкие обычно знают все мелочи и недостатки человека, но часто не понимают личности в целом; чужие и дальние -- схватывают только поверхностную целостность, но не видят и не понимают деталей и нюансов. Особенно трудно воссоздать и правильно представить личность человека отдаленной эпохи, то есть историческую личность. Историк и, особенно, историк литературы обязан найти такой «фокус» для правильного истолкования изучаемой личности.

Моя работа и представляет собой такую попытку найти «фокусную» точку зрения по отношению к Пушкину и дать правильный и целостный образ как личности поэта, так и его творчества с точки зрения духовности.

Человек -- это личность, и как личность он не может возникнуть для того, чтобы исчезнуть бесследно. Отлившись в законченный духовно-нравственный образ, определив себя здесь, в земной жизни, оставив в ней заметный или малоприметный, но все же тот или другой след, он продолжает жить и после смерти и развиваться в области иного бытия, для изображения которого у нас нет ни слов в языке, ни красок, ни образов в воображении. И современники и потомки могут забыть умершего; имя его может изгладиться быстро, не переживши и холмика земли на его безвестной могиле; но будет о нем память пред лицом Бога, для которого нет мертвых, а все живы (Лк. 20: 38); будет о нем память в молитвах Церкви, которая до скончания мира
содержит в лоне материнской любви своей всякую верующую душу как богосозданную и богоискупленную, ни одной из них не считает ничтожною, и за каждую и за всех умоляет Божественное милосердие.

С самых первых дней литературной деятельности имя Александра Сергеевича Пушкина стало приобретать себе славу; шли годы, расширялась его деятельность, ширилась и росла его известность. Смерть принесла ему не забвение, а еще большую славу. Слух о нем прошел по всей Руси
великой, и ныне называет его всяк сущий в ней язык. В последние годы каждый раз образ его вырисовывается все ярче и ярче, деятельность его понимается и ценится все глубже и глубже, растет и растет его имя, и мнится и видится, что память о нем становится чем дальше, тем дороже, и -- «любезная народу» -- будет воистину «вечная память»:

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль...

Это потому, что в жизни и деятельности поминаемого поэта, очевидно, много было несокрушимого и вечного, было много неумирающего, что

Прах переживет и тленья убежит.

Так исполняется и в условиях земных слово апостола: Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную

Что же такого вечного, несокрушимого и неумирающего было в деятельности нашего поэта?

1. 2. Биографическая справка. Пушкин и масоны.

2.1 Ссылка в Кишинёв. Вступление в ложу «Овидий»

В парижской газете «Temps» 5 марта 1837 года (по новому стилю), через три недели после смерти Пушкина, была опубликована статья, посвященная жизни и творчеству русского поэта в период его пребывания в Кишиневе. Тон анонима не отличается дружелюбием, почитанием русского гения. Автор, ссылаясь на рассказы «путешественника», говорит, что Пушкин был «высокомерный и резкий... не терпел ни малейшего противоречия». Далее автор статьи свидетельствует: «Несколько французов, находившихся тогда в Кишиневе, основали там масонскую ложу. Пушкин вступил в нее...»

Статья характеризуется такими мелкими подробностями, о которых мог знать либо постоянный член кишиневского тайного масонского кружка, либо один из верховных вожаков, «мастеров» ложи. Последний, пусть даже далеко находящийся, согласно масонскому уставу, регулярно получал подробную информацию о поведении «братьев». Что ж касается причастности Александра Сергеевича к масонству, то об этом он сам засвидетельствовал в дневнике, записав, что был принят в масоны 4 мая 1821 года.

Причастности Пушкина к ложе «Овидий» и возможным последствиям многие исследователи и биографы поэта не придавали должного значения. А между тем вопрос этот заслуживает изучения. Ложа «Овидий» была основана вскоре после приезда Пушкина в Кишинев. Один из ее основателей -- военный начальник края генерал И. Н. Инзов. Он приветствовал посвящение в масоны поэта и совместно с другими «братьями», в том числе иностранного происхождения, внимательно следил за тем, сколь ревностно Пушкин служит обществу «вольных каменщиков». Один из первых биографов поэта, П.В.Анненков, свидетельствовал, что за Пушкиным, его
словами, поступками, образом мыслей тщательно следили «из одного побуждения -- наблюдать явление, не подходящее к общему строю жизни».

«Мастера» лож и гроссмейстеры поучали: «Если писатель напишет в своей книге мысли и рассуждения совершенно правильные, но не подходящие к нашему учению или слишком преждевременные, то следует или подкупить этого автора или его обесславить».

Устав предупреждал: «Воля твоя в ордене покорна воле законов и высших... Страшись думать, что сия клятва менее священна даваемых тобою в гражданском обществе. Ты был свободен, когда оную произносил, но уже не свободен нарушить клятву, тебя связующую».

Ложа «Овидий» находилась в подчинении у «Великой управляющей ложи Астрея», объединявшей десятки российских лож. «Астрея» же, в свою очередь, подчинялась «Великой Провинциальной ложе», управляемой зарубежными «мастерами». Кроме того, «Астрея» обязана была регулярно отчитываться и руководствоваться инструкциями тайного «Капитула», учрежденного в Петербурге иностранными «гроссмейстерами» специально для контроля за деятельностью русских масонов. Над всеми масонами главенствовала Великая ложа «Великих помазанников Божиих», и в ее члены избирались наивысшие просветленные «братья» из всех светлейших Капитулов. Многие русские масоны, вступившие в «братство» из искренних побуждений «обрести мудрость жизни», «искоренить зло и насадить добрые нравы», всю жизнь покорно повиновались «мастерам», но масонские «таинства» так и остались для них неразгаданной загадкой.

Русские масоны, хотели они того или нет, делали это сознательно или в силу слепой доверчивости -- работали на возрождение древнего Ордена Храмовников, на распространение его влияния.

Видимо, есть смысл кратко напомнить об истории средневекового храмовничества.

2.2 История средневекового храмовничества

Тамплиеры-храмовники в период крестовых походов принадлежали к могущественной тайной корпорации, они были членами «Ордена Иерусалимского храма», основанного в XII веке. Орден получил название после того, как король Балдуин уступил ему в Иерусалиме замок возле места, где, по преданию, находился храм Соломона. По тем временам орден действительно был могуществен. Он имел большие земельные наделы, освобожденные от податей. Владения тамплиеров раскинулись от Палестины до Ирландии. Имея огромные богатства, им ничего не стоило купить у английского короля весь остров Кипр. Верховные вожаки ордена, засевшие в замке Тампль, придерживались принципа вседозволенности.

Тайный план храмовников высших степеней, по мнению большинства историков, заключался в том, чтобы завладеть властью в различных королевствах и установить свое всемирное «тысячелетнее царство». Храмовники и в самом деле навели страх на многие королевства, добились для себя в ряде государств льготных статей, вынудили состоятельных вельмож даровать ордену целые графства. «Рыцари храма» слишком увлеклись. В ночь на 13 октября 1307 года вожаки тамплиеров были схвачены и преданы в руки инквизиции. Но орден не исчез, а продолжал тайно существовать.

2.3 Выход Пушкина из масонской ложи

Вернемся к кишиневскому периоду жизни и творчества Пушкина.

Упомянутая нами статья в «Temps» заканчивалась тем, что русский поэт был вызван в Петербург, «но с этого времени мы его потеряли из виду». Скорее всего анонимные авторы статьи будучи, несомненно, масонами, «потеряли» Пушкина не визуально, а в более широком смысле. Александр Сергеевич складом характера, образом мыслей, творчеством не соответствовал жестким критериям масонства. Для «братьев» стало ясно, что поэт выходит из-под их контроля, перестает почитать орденские интересы и ритуалы, которые все более кажутся ему нелепыми, «да и уж больно не по-русски, теряет первоначальную тягу к масонству, продиктованную ранее любопытством и кишиневской скукой.

Все это не осталось незамеченным, ибо среди врагов и друзей Пушкина было немало масонов.

Повторим еще раз одно из масонских правил, принципиальных указаний: «Если писатель напишет в своей книге мысли и рассуждения совершенно правильные, но не подходящие к нашему учению или слишком преждевременные, то следует или подкупить этого автора или его обесславить».

Пушкин писал произведения «не подходящие» и «преждевременные». Преждевременные, видимо, в том смысле, что объективно они предугадывали и разоблачали методы, которыми пользовались масоны и их верховные вожаки. Подкупить же Пушкина было невозможно:

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа.

В 1826 году, вскоре после коронации Николая I, поэт был вызван из ссылки. Новый император дозволил ему ознакомиться с важными документами - архивом Петра Великого. Пушкин с головой уходит в работу, изучает историю, пишет произведения, историко-политическая глубина и художественные достоинства которых потрясут затем весь мир.

В послекишиневский период имя Пушкина стало довольно часто мелькать на страницах зарубежной прессы. Но странные это были заметки. М.П.Алексеев в с своем исследовании «Пушкин и западная литература» Замечал: «...иностранные путешественники в описаниях своих поездок в
Россию нередко упоминали имя Пушкина в такой связи, которая должна была усилить внимание к нему жандармских властей».

2.4 Дантес и Геккерн. Роль масонов в свершившейся трагедии

В начале тридцатых годов в Россию приехал Жорж Дантес. В трактире пограничного городка он встречается с посланником Голландии Геккерном, знакомым с семьей Дантеса, в том числе и с его отцом. Геккерн и Дантес задерживаются в трактире, им, видимо, есть о чем побеседовать: Дантес -- по причине «болезни», Геккерн -- «по техническим» причинам: ему чинят кабриолет. По всей вероятности именно здесь, в трактире, и был разработан план «усыновления», так как вскоре после приезда в Петербург Геккерн и Дантес сами распространяют слух о скором изменении в своих «биографиях». Оба они делали ставку на доверчивость русской знати. Их расчеты в некотором смысле оправдались. Ибо вскоре, не убедившись в достоверности «усыновления», русский двор поверил версии и допустил Дантеса в высший свет.

К столетию со дня смерти Пушкина парижский журнал опубликовал работы двух голландских ученых. В них приводятся документы, хранившиеся столетие в государственных архивах Голландии. Из документов следует, что между министерствами шел длительный спор о правомерности передачи Дантесу дворянского титула и семейного герба Геккернов, о национальности «приемного» сына. Дело в том, что «усыновление» противоречило целому ряду положений нидерландского законодательства. Голландские ученые, авторы статьи «Два барона Геккерна», опубликованной во французском журнале, отмечают, что даже когда король Нидерландов дал разрешение на перемену Дантесом фамилии с указанием того, что «грамота» вступает в юридическую силу лишь в 1837 году (к этому времени уже свершилась дуэль, и Дантес покинул Россию), «усыновление все равно нельзя признать достоверным фактом, оно было «мнимое», то есть ложное».

«Усыновление» (при живом родном отце) -- это заранее продуманная авантюра. За ней последовала другая - грязное и провокационное анонимное письмо, направленное на то, чтобы опозорить Пушкина. Александр Сергеевич, вызывая Дантеса на дуэль, прекрасно понимал, что дело не только в молодом проходимце, что за ним стоят другие лица, сознательно сплетающие сети заговора.

А как же вел себя при этом Дантес? В своем авантюризме он не отставал от нового «отца» с высоким титулом барона. Дантес четко следовал масонским инструкциям. Он, в частности, руководствовался следующим указанием. «Все более можно влиять на мировые события через посредство женщин». В ноябре 1836 года Дантес неожиданно принимает решение жениться на Екатерине Гончаровой. Это многих буквально ошеломило.

Вопрос о женитьбе Дантеса обсуждали верховной властью России, ибо надлежало разрешить отклонение от существующих законов о подданстве и вероисповедании. В конечном итоге Дантес и его покровитель Геккерн добились удовлетворения всех своих условий. Брак с Гончаровой не соответствовал ни первоначальным планам нидерландского посланника, ни желанию самого Дантеса. «Геккерн имел честолюбивые виды, - писал Н.М.Смирнов, - и хотел женить своего приемыша на богатой невесте. Он был человек злой, эгоист, которому все средства казались позволительными для достижения цели». Достаточно сказать, например, что Геккерн занимался в России пошлой и непозволительной для посла спекуляцией. Он перепродавал заграничные вина, торговал посудой, картинами, утварью. Такими же чертами характера, поступками и духовным миром отличался и Дантес.

Что же заставило Геккерна и Дантеса столь резко изменить свои планы и согласиться на брак с женщиной, у которой не было ни богатства, ни красоты?

Судя по всему, Геккерн был не столько озабочен судьбой Дантеса, которому заранее была отведена определенная роль и он практически, как показывают факты, был лишен какой-либо инициативы, сколько стремился решить какую-то более важную задачу, невесть кем поставленную перед ним. И Геккерн сознательно подталкивал Дантеса к авантюрной женитьбе, чтобы самим известием о браке еще более внести сумятицу в эмоциональный настрой Пушкина, оттянуть время дуэли, подготовиться к поединку и расправиться с поэтом, что называется, наверняка. Хроника
преддуэльных дней подкрепляет эти выводы.

Пушкин получил анонимное письмо утром 4 ноября 1836 года. Он было на французском языке, написано печатными буквами. Поэта извещали: «Кавалеры первой степени, Командоры и Рыцари Светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшиеся в великий Капитул под председательством высокочтимого великого магистра Ордена его превосходительства Д.Л.Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена», и т.д. В данном случае масонская терминология применена нарочито, сознательно.

Понятно, что пишут масоны, хорошо знакомые с орденской системой. А между тем, заметим мы, среди масонов не принято было наносить оскорбления своим «братьям». Соизволение на это могли в исключительных случаях дать лишь тайные «великие мастера».

В грязном пасквиле содержится немало других намеков. Не случайно, например, упомянуто имя обер-егермейстера Д.Л.Нарышкина. В великосветских кругах в свое время немало судачили о связи императора Александра I с супругой Нарышкина, красавицей Марией Антоновной. А его брат, новый император Николай Павлович, как известно, был не совсем равнодушен к Наталье Николаевне Пушкиной.

В то утро 4 ноября Пушкин узнал, что «диплом» в нескольких экземплярах путешествует по рукам его близких знакомых.

Пушкин не знал и даже не догадывался, что в написании текста пасквиля принимали участие два хорошо знакомых ему масона: князь Петр Владимирович Долгоруков, друживший с Геккерном, и князь Иван Сергеевич Гагарин, будущий эмигрант и иезуит, симпатизировавший Дантесу. Но Александр Сергеевич знал другое: что главные авторы «диплома» -- это Дантес и Геккерн. Пушкин не замедлил вызвать Дантеса на дуэль и даже в этот же день решил вопрос о секундантстве.

Но 4 ноября «сюрпризы» на этом не закончились. Во время обеда, на котором присутствовал секундант К. О. Россет, «за столом подали Пушкину письмо. Прочитав его, он обратился к старшей своей свояченице Екатерине Николаевне: «Поздравляю, Вы невеста: Дантес просит вашей руки. -- Та бросила салфетку и побежала к себе Наталья Николаевна за нею. Каков! -- сказал Пушкин Россету про Дантеса».

Судя по всему, противниками Пушкина были заранее предусмотрены все возможные варианты, «проиграны» все возможные ситуации. В январе 1837 года была распространена новая партия грязных анонимных писем. Это послужило еще одним толчком к дуэли. Вероятно, даже писавшим письма было ясно, что это та самая капля, которая переполнит чашу.

Письма незамедлительно попали в III Отделение. Бенкендорф (тоже масон) видел, что дело движется к трагической развязке, но практически ничего не предпринял. Более того, письма вскоре затерялись и не найдены по сей день. М.Яшин справедливо замечал: «В то время, когда друзей Пушкина Бенкендорф окружал шпионами и следил за каждым их шагом, он ничего не предпринял для розыска виновника анонимных писем и травли Пушкина. Более того: Некоторые документы военно-судного дела о дуэли почему- то не были представлены на рассмотрение, а оказались в
секретном досье III Отделения. Там же оказались и какие-то намеки на розыски авторов анонимного пасквиля, нарочито направленные по ложным следам».

После смерти Пушкина начали разбирать бумаги и вести следствие. При этом велись протоколы. Во втором протоколе под N 7 обозначен «пакет с билетами». Он был почему-то «вручен гр. Бенкендорфу». Эти документы, могущие служить руководством и объяснением «судной комиссии», до наших дней в полном объеме не сохранились, во всяком случае, до сих пор еще не найдены. Не найдены также и важные показания Дантеса на суде, данные им 9 февраля.

Вообще, важнейших документов, которые могли бы приоткрыть тайну заговора, в материалах военно-судного дела не оказалось. Они исчезли. Заметим, кстати, что разбор бумаг, особенно на французском языке, был поручен Дубельту. Последний также был масоном. И в этом смысле, подчеркиваем, вина опять же ложится на самодержавие, на службе у которого находились люди, заинтересованные в свершившейся трагедии, в заметании грязных следов и покорно служившие не народу российскому, а заморским авантюристам, тайным вожакам масонства. Но вернемся к фактам.

29 января перестало биться сердце великого поэта. Дантес был арестован и 19 марта 1837 года выслан за границу. Закончилась российская карьера и его «отца» -- Геккерна. Все лица, хоть сколько-нибудь причастные к составлению пасквилей и свершившейся трагедии, продолжали долго хранить молчание.

Встретившись в Берлине с Дантесом, Луи Геккерн поехал в Голландию для закладывания в Гааге фундамента под новое здание своей политической карьеры. А Дантес с нелюбимой женой отправился в Сульц, где жила семья родного отца дуэлянта.

Контакты и «деловые» связи Дантеса и Геккерна на этом не прекратились. В конце июня Дантес направляется в Баден-Баден, куда в это же время выехал и Геккерн. Сюда же пожаловал и Великий Князь Михаил Павлович, которого европейские масоны уже давно обхаживали, пытаясь втянуть в свои сети. Поездка в Баден-Баден была полезна и для Дантеса и для Геккерна. Они встречались с русскими масонами, знатными вельможами, получали от них нужную им информацию, убеждали «малопосвященных» русских «братьев» в своей «невиновности». Работа велась не напрасно. В
Россию полетели письма, оправдывающие убийцу. Так Андрей Карамзин, живший в это время в Бадене, писал своим родным: «...Дантес находит защитников, по-моему это справедливо; я первый с чистой совестью и со слезою в глазах о Пушкине протяну ему руку: он ведет себя честным и благородным человеком -- по крайней мере так мне кажется...»

Зато ни Дантес, ни Геккерн таким «сердоболием» не отличились и слез проливать не собирались. Они с иезуитским цинизмом, настойчивостью и последовательностью вели травлю Гончаровых, желая, видимо, окончательно разделаться с людьми, близкими Пушкину. Стоит отметить, что Дантес занимался вымогательством, ведущим к разорению Гончаровых. А оторванная от родины Екатерина Николаевна вскоре умерла. Ее детей Дантес отдал на воспитание своей незамужней сестре, а сам поехал в Париж, ближе к влиятельным «братьям»-масонам. Здесь-то и началась его головокружительная карьера, явившаяся, очевидно, масонской наградой за успешно проведенную «российскую операцию». Дантес стал сенатором, членом многих кредитных банков и железнодорожных компаний. Его капитал, как и капитал старика Геккерна, из года в год умножался. А жизнь покинутых детей тем временем складывалась весьма печально: сын Екатерины был лишен наследства, брошен на произвол судьбы, а дочь Леони, способная к наукам и влюбленная в Пушкина, скончалась в психиатрической больнице.

Эта историческая хроника еще не закончена. Еще не найдены многие документы, не расшифрованы и не опубликованы масонские архивы, не определена окончательно их роль в свершившейся трагедии.

3. Путь к Православию

Как труп в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей".

А.С.Пушкин

3.1 Духовная ценность произведений Пушкина

Истинный гений бессмертен. Он не знает над собою закона забвения и давности. Целые столетия уже отделяют нас от смерти нашего великого поэта, но Пушкин жив в каждом из нас. Если бы можно было разложить наш внутренний мир на его составные части, то в этой сложной психологической ткани мы нашли бы много золотых нитей, вплетенных в нее мощным пушкинским гением, ставшим неотъемлемой частью нашего духовного существа.

Сколько поколений воспитывалось на нем, приникая к родникам его творчества, и, однако, Пушкин остался неисчерпаемым, как океан, и даже как будто растет и расширяется для нас вместе со временем. Его дарование лилось, так сказать, через край, как вода из переполненного сосуда. Прожив на земле только 37 лет, он успел оставить нам такое духовное наследство, что обогатило нас на все века и сделало его неумирающим учителем и вдохновителем для всех последующих поэтов и писателей. Он, как великан, возвышается над ними. И Гоголь, и Толстой, и Достоевский родились от его великого духа, воспламененные огнем его творческого вдохновения. Его мысль проникает во все области человеческого духа, озаряя их ярким светом, как молния. Сросшаяся с ней органическая художественная форма делает ее особенно яркой и выпуклой. Его стих -- это пышная царственная одежда, блистающая чистым золотом и самоцветными камнями. Он ласкает не только наш внешний, но и внутренний слух, доказывая тем, что Пушкин и мыслил музыкально, как подобает истинному поэту. Подобно всем великим гениям, он поднялся на такую высоту, откуда он светит всему миру и где национальное уже претворяется в общечеловеческое.

3.2 Атеистический период жизни поэта

Но Пушкин был не только поэт, но и человек, и потому ничто человеческое не было чуждо ему. Спускаясь с творческих высот и погружаясь в заботы и наслаждения «суетного света», он утрачивал свой дар духовного прозрения Его обескрыленный ум, еще недостаточно дисциплинированный в юности, не мог тогда собственными силами осмыслить мировую жизнь и разрешить все сложные загадки бытия. Отсюда началась для него трагедия оскудения веры, какую так глубоко изобразил он в своем раннем стихотворении «Безверие». Его мучила особенно тайна смерти, неразрешимая без утешительного света религии.

Он считал, однако, такое нравственное состояние ничем другим, как болезнью души и потому призывал снисходительнее и участливее относиться к тем, кто «с первых лет безумно погасил отрадный сердцу свет».

Неверующий сам, в себе он носит свою кару:

Кто в мире усладит души его мученья?

Увы! Он первого лишился утешенья!

Постоянное возбуждение, поддерживаемое в нем пылом «африканских» страстей, неудовлетворенностью своим материальным положением, столкновениями с правительством и враждебными ему критиками, всего менее способствовали спокойной работе его испытующей мысли, искавшей выхода на истинный путь. В такие моменты временно как бы помрачался его светлый гений. Будучи «зол на весь мир», он рад был бросить вызов и правительству, и обществу резкими и желчными литературными выступлениями и другими легкомысленными поступками, приводившими в отчаяние как его отца и других родственников, так и его покровителей и друзей: Карамзина, Жуковского, Вяземского, Тургенева. Под таким настроением душевной дисгармонии и рождались обыкновенно его язвительные политические памфлеты, эпиграммы и кощунственные стихотворения, оскорблявшие религиозные чувства верующих и стяжавшие ему печальную репутацию безбожника, от коей его имя не может освободиться даже до настоящих дней.

3.3 Духовные искания Пушкина

Однако неверующим его могут считать только люди тенденциозно настроенные, которым выгодно представить нашего великого национального поэта религиозным отрицателем, или те, кто не дал себе труда серьезнее вдуматься в историю его жизни и творчества.

И всё же нельзя преувеличивать значение вызывающих антирелигиозных и безнравственных литературных выступлений Пушкина также и потому, что он нарочито надевал на себя иногда личину показного цинизма, чтобы скрыть свои подлинные глубокие душевные переживания, которыми он по какому-то стыдливому целомудренному внутреннему чувству не хотел делиться с другими. В этом можно убедиться из характеристики, какую дают ему многие из наиболее беспристрастных и наблюдательных современников. Казалось, он пытался добиться того, чтобы другие люди думали о нем хуже, чем он есть на самом деле, стремясь скрыть «высокий ум» «под шалости безумной легким покрывалом». В этой черте его характера некоторые исследователи (например, проф. Франк) справедливо видят проявление некоторого юродства, этой типичной особенности русской народной души, нашедшей себе место и в характере нашего великого национального поэта. Впрочем, нельзя отрицать и того, что в нем иногда жили как бы два человека, находившихся в трагической борьбе между собою. Лучшая часть его природы звала его к «Сионским высотам», а «грех алчный гнался за ним по пятам». Источником его искушений, по признанию
самого поэта, был умный дух -- «демон», начавший «навещать» его в юные годы, чтобы помрачать его высокие и святые идеалы и вносить расстройство в его гармоническую поэтическую душу.

«Печальны были наши встречи», -- признается потом с сожалением поэт:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.

Неистощимой клеветою

Он провиденье искушал;

Он звал прекрасное мечтою;

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе;

На жизнь насмешливо глядел --

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел*.

Когда впоследствии в минуту раскаяния поэт «с отвращением читал жизнь свою», «трепетал и проклинал», «горько жаловался и горько слезы лил», желая как бы смыть ими навсегда «печальные строки» прошлого, то, может быть, он понимал здесь и эти внушенные ему «демоном» вольные соблазнительные стихи, как и многое другое из произведений его незрелой юности, что он считал недостойным его таланта и хотел бы после «уничтожить».

Переживая мучительный кризис от своих сомнений, он болезненно искал выхода из этого положения, стремясь прояснить для себя окутывавший его туман и ища для себя точки нравственной опоры. Он чувствовал, что без идеи Божества все его мировоззрение становится зданием без фундамента, но его роковая ошибка состояла в том, что он сначала только «умом искал Божества». Неудивительно, что «сердце», как казалось поэту, «не находило его», так как они отвлеченные размышления без живой веры не могли дать ему покоя и умиротворения.

Процесс его религиозного развития проходил с изумительной быстротой. Он гораздо раньше, чем в своё время Толстой и Достоевский, понял, что без религии жизнь не имеет смысла.

3.4 Первые религиозные мотивы в творчестве Пушкина

Особенно ценно было для Пушкина постоянное соприкосновение с Святогорским монастырем как хранителем заветов старого русского благочестия, духовно питавшим множество людей, черпавших от него не только живую воду веры, но и духовную культуру вообще. Наблюдая эту тесную нравственную связь народа с монастырем и углубляясь в изучение истории Карамзина и летописей, где развертывались перед ним картины древней аскетической Святой Руси, Пушкин со свойственной ему добросовестностью не мог не оценить неизмеримого нравственного влияния, какое оказывала на наш народ и государство наша Церковь, бывшая их вековой воспитательницей и строительницей. На почве расширенного духовного опыта поэта родился весь несравненный по красоте духовный и бытовой колорит драмы «Борис Годунов», которую сам автор считал наиболее зрелым плодом его гения (хотя ему было в то время только 25 лет), и особенно «смиренный и величавый» образ Пимена, которого не могут затмить другие действующие лица драмы. Пимен -- это не просто художественное изображение, сделанное рукою великого мастера: это живое лицо, которое трогает, учит и пленяет читателя, подчиняя его своей тихой, кроткой, но неотразимой духовной власти. В нем поэт дал самый законченный, самый выпуклый и самый правдивый тип православного русского подвижника, какой только был когда-нибудь в нашей художественной литературе. Он не просто зарисован вдохновенным художником, но как бы высечен из мрамора мощным резцом скульптора, чтобы стать наиболее осязаемым для нас. Его монолог и его речи, обращенные к Гришке Отрепьеву, полны того бесстрастия, мира и «умилительной кротости, младенческого и вместе мудрого простодушия, набожного усердия к власти царя, данного Богом, и совершенного отсутствия суетности», которые пленяли поэта в наших древних летописцах.

Пушкин уразумел своим русским чутьем, что здесь запечатлена от века лучшая часть нашей народной души, видавшей в монашестве высший идеал духовно-религиозной жизни. Ее неутомимая тоска по горнему отечеству находила отклик в его собственном сердце, звавшем его туда, «в заоблачную келью, в соседство Бога Самого». Уже одним этим своим чудным и возвышенным образом, вышедшим из народной стихии и снова воплощенном в нее гением поэта, он искупил в значительной степени нравственный соблазн, который он мог посеять вышеуказанными своими легкомысленными произведениями.

Рядом с этим неумирающим наставником-иноком, уроки которого вошли в плоть и кровь целого ряда русских поколений, можно поставить только огненный образ «Пророка», представляющий из себя почти единственное явление в мировой литературе, как апофеоз призвания поэта на земле. Замечательно, что он возник у Пушкина не в каком другом месте, а именно в Святогорском монастыре, т. е. в той же духовной атмосфере, которая дала плоть и кровь Пимену.

Высокий подвиг монашества был так близок душе поэта, что он ищет его идеального олицетворения не только среди иноков, но и среди благочестивых жен-подвижниц. Обрисовка у него не достигает глубины и силы, какую мы видим в изображении Пимена, но все же оставляет в нашей душе светлое благоуханное впечатление. Такова прежде всего монахиня Изабелла в «Анджело», выросшая на католической почве, но близкая Православию по своему духовному облику. Она была «чистая душой, как эфир», и потому

Ее смутить не мог неведомый ей мир

Своею суетой и праздными речами.

В своей всеобъемлющей любви ко всему миру она готова своих ближних одарить великими дарами --

...молитвами души

Пред утренней зарей, в полунощной тиши.

Молитвами любви, смирения и мира,

Молитвами святых, угодных Небу дев,

В уединении умерших уж для мира,

Живых для Господа.

Пушкин проводит свою героиню через горнило тяжелых нравственных испытаний, поставив ее в необходимость выбирать между сохранением своей чистоты, жертвы которой требовал от нее лицемерный Анджело, и спасением любимого брата. Она нашла в себе, однако, достаточно мудрости и мужества, чтобы сказать своему несчастному брату, что «бесчестием сестры души он не спасет», и, победив силою веры и доброго рассуждения свое искушение, она спасла по воле Божией и брата и себя, выйдя еще более светлой и чистой из ниспосланного ей испытания. С каким-то особенным тихим умилением поэт рисует перед нами потайную келью Бахчисарайского ханского гарема, где скрыта от мира молодая подвижница, решившая сохранить свое целомудрие даже в гареме, укротившая и возродившая своею кротостью чувственного и жестокого повелителя Гирея. Вся жизнь ее овеяна благодатным миром и молитвой.

Там день и ночь горит лампада

Пред ликом Девы Пресвятой;

Души тоскующей отрада,

Там упованье в тишине

С смиренной верой обитает,

И сердцу все напоминает

О близкой, лучшей стороне <...>

И между тем как все вокруг

В безумной неге утопает,

Святыню строгую скрывает

Спасенный чудом уголок.

Ее душа чужда всему земному -- она ждет откровения иной, лучшей жизни в лучшем отечестве:

Что делать ей в пустыне мира?

Уж ей пора, Марию ждут

И в небеса на лоно мира

Родной улыбкою зовут.

Иноческое горение видно в подвигах «Родрига» во время его пребывания в уединении в пустыне и в сосредоточенном в себе «молчаливом и простом» «Рыцаре бедном».

Высокая житийная поэзия должна была быть особенно понятна его сердцу. Оттуда ему стали близки «отцы пустынники и девы непорочны», в которых он заставляет нас чтить наших духовных водителей, укрепляющих нас среди «дольных бурь и битв» составленными ими «божественными молитвами»; из последних особенно умиляет поэта великопостная молитва Ефрема Сирина, проникнутая глубоким покаянным чувством, так родственным душе поэта.

Я уже говорила о его стихотворении «Безверие». Написанное еще на школьной скамье, для выпускного лицейского экзамена, оно носит на себе отпечаток глубокой философствующей мысли, ставящей пред собою мучительный вопрос о загробной жизни. Непостижимая для нас тайна последней находит свое разрешение только в свете веры.

Наш век -- неверный день, всечасное волненье.

Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,

Завесу вечности колеблет смертный час,

Ужасно чувствовать слезы последней муку --

И с миром начинать безвестную разлуку!

Тогда, беседуя с отвязанной душой,

О вера, ты стоишь у двери гробовой,

Ты ночь могильную ей тихо освещаешь

И, ободренную, с надеждой отпускаешь...

Потрясающими драматическими чертами поэт изображает психологию неверия, всегда безответного пред лицом могилы, и противопоставляет ей тихое умиротворяющее созерцание веры, проникающей мрак последней и вновь соединяющей нас с дорогими лицами, отнятыми у нас безжалостною рукою смерти.

А он (слепой мудрец!), при гробе стонет он,

(неверующий !)

С усладой бытия несчастный разлучен,

Надежды сладкого не внемлет он привета,

Подходит к гробу он, взывает... нет ответа!<...>

К почившим позванный вечерней тишиной,

К кресту приникнул он бесчувственной главой,

Стенанья изредка глухие раздаются,

Он плачет -- но не те потоки слез лиются,

Страницы: 1, 2